Борис Мегрели - Именем закона. Сборник № 3
— Я не техник…
— Ладно, все равно. Я к вам приду. Вы когда работаете?
— Сегодня с 15.00.
— Ждите.
В трубке раздались короткие гудки, в полном смятении (почему?) я вышла на лестницу, вызвала лифт и спустилась на первый этаж. Странный звонок…
Но ни в этот день, ни на следующий, ни на третий никто ко мне так и не пришел. Во всяком случае, бабушки не было ни одной…
9В отделении Темушкин встретил исподлобья:
— К начальнику.
— А… что? Я разденусь (на мне был плащ).
— Незачем.
— Товарищ капитан, что случилось? — Я вижу, он не шутит, и становится страшно…
— Подполковник тебе сейчас все объяснит, малахольный… — В глазах его мелькает что-то похожее на жалость, и я обрываюсь в пропасть. Равнодушный, достаточно молчаливый Темушкин… Произошло что-то серьезное.
Иду к начальнику, волоку ноги, секретарша курит у окна:
— Чего натворил?
— Степанида Ивановна (я всегда изумлялся ее редкостному имени), ничего, уверяю вас.
Она качает головой, над которой возвышается Бог знает что, и огорченно произносит:
— Игорь, ты с ним не спорь. Авось и обойдется…
Вхожу, наш толстяк (на чем он толстеет?), кажется, делает вид, что читает газету. Поднял глаза (как в кино — на манер Моргунова), предложил сесть.
— Зотов, тебе… Ты где служишь?
Молчу. Что ответить на такой вопрос?
— Вот докладная: 14 мая не выполнил распоряжения ответственного дежурного капитана Темушкина. Тебе приказали ни во что не вмешиваться… — Замолчал, хлопает глазами, и вдруг я понимаю, что он проговорился.
Но это надо проверить.
— Как это? — строю дурака. — Во что? Не вмешиваться?
Он спохватывается.
— Тебя… планировали в РК КПСС, на партконференцию. А ты? Ты ушел неизвестно куда, так?
Так, конечно, так, гражданин подполковник (не могу его даже мысленно назвать товарищем. Может быть, я и «обобщаю», но мне почему-то кажется, что даже мой мизерный опыт позволяет сделать вывод: в милиции начальники всех степеней — блюдолизы и продажные девки с панели. Только рядовые сотрудники — милиционеры и офицеры подставляют себя нелегкой милицейской жизни. Эти же… Ходят с черного хода за дефицитом и уводят от уголовной ответственности родственников номенклатуры, отыгрывают же свою неполноценность на ни в чем не повинных или случайных людях — на несчастных…), но ты все же проговорился: «Ни во что ни вмешиваться», — сказал ты, и здесь обнаружилась определенная позиция: «некто» сделал «нечто», я в это «нечто» влез и испортил игру. Ладно.
— Товарищ подполковник, я просто торопился домой, капитан Темушкин ничего мне не сказал, я считал, что…
— А звонок?
— ?
— Бабка какая-то…
— Бабка? — изумленно прерываю (на тебе, на!). — Вы о чем?
У него такой вид, будто он проглотил нож. Но — увы…
— Не поможет, Зотов, — сузил глаза — зрачки как два дула. — Вот приказ… — протягивает листок. — Читай. За систематическое невыполнение распоряжений и приказаний руководства отделения, появление на работу в нетрезвом состоянии…
— Что? — голос садится. — Я? В нетрезвом (о «невыполнении» чего и говорить…)? Это вам потребуется доказать… Не царский режим…
— Как? — он подпрыгивает. — Ты… Ты социализм, к тому же наш, родной, выстраданный, с… царским режимом сравнил? Да я тебя…
Он сумасшедший или придуривается — это одно и то же, но я уже понимаю, я все понимаю: это они, они, те самые, о которых говорила девочка в 31-й школе. Я пересек им путь, и теперь, если я не успокоюсь, они меня просто-напросто устранят. Съел в столовке супчик и…
Теперь нужно понять: что произошло и чем именно я помешал… Так… Звонок бабушки, Темушкин не велит этим звонком заниматься… Значит, он все знал? Нет, не знал. Позднее ему «объяснили» — забудь про все. Это они. А наш толстун еще и присовокупил (лакейская привычка — бежать впереди паровоза) увольнение по фальсифицированным основаниям. Жаловаться в суд я не имею права, а ведомство… Когда и кого оно защитило, наше родненькое? Никого и никогда…
Значит, дело в этом звонке?
Нет. Нет-нет. Нет…
Смысл конфликта — в походе на кладбище, в поиске возможных свидетелей. Была девочка. Ее похоронили. И следы девочки должны испариться. Навсегда.
Но ведь это — глупо. Есть могила, контора кладбища, и даже если у девочки не было близких родственников — я найду дальних, я найду знакомых, соседей, любых, пусть даже и случайных, но знающих хотя бы крупицу, столь необходимую мне…
Для чего?
Для раскрытия истины…
«Что есть истина»?
Странно… В чем она? И чего я, собственно, хочу? И хочу ли? Они не бесятся сдуру. У них всегда есть причина. Вдруг стало холодно… Игорь Васильевич, еще не поздно…
Поздно… Потому что кроме генетического страха есть еще и такие понятия, как «честь», «совесть», «долг»…
Я должен еще раз побывать на кладбище…
10Гоша подошел перед ужином, я стоял на бетонном выступе, слева громоздился Аю-Даг, две острые скалы — ближе «300», влево «200», Адолары, кажется, их имя, точно не знаю, впереди был берег турецкий, про который в дни моей юности спел Марк Бернес, утверждая, что оный ему не нужен, как и Африка, впрочем…
Экий лжец… Не он, конечно, а система, породившая его… Выродок я, что ли? Откуда эти мысли у меня, потомственного чекиста, Господи ты, Боже мой…
Отец мой из Дагестана, русский, служил в ЧК со времен Дзержинского. Мать — дочь деникинского (по отцу) офицера и чеченского князя — по матери. Этот деникинец был чехом — из чехословацкого экспедиционного корпуса, направленного в Россию еще во время первой мировой войны и оставшегося из-за неразберихи гражданской. Чехословаки примкнули к белым, к Александру Васильевичу Колчаку, отец никогда не писал об этом в анкетах. А я писал, только указывал: «военнопленный, сочувствовал большевикам и принимал участие в их борьбе на территории Сибири в военных формированиях Красной Армии».
Дело давнее, прошлое, безупречная служба отца решила и мою судьбу… А сам отец скончался от туберкулеза. Вовремя. Он вряд ли бы принял Афганистан, Анголу, Венгрию, Чехословакию и прочее, и прочее, и прочее — все то, всё «там», где гибли за амбиции мерзавцев русские и всякие иные…
Или… принял бы? Кто их теперь разберет, сотрудников тогдашнего МГБ СССР? Во рту — одно, в голове другое…
Но сразу заповедь: «Мысли им не подотчетны, поэтому думай что хочешь, только правды не говори…»
Лжецы, лицемеры…
Клянутся: «Мы не отвечаем за прошлое. У нас собственных сотрудников погибло 20 тысяч!!»
О, Господи-Сил… Так ведь среди них, погибших, добрая половина палачей! Стали неугодны и… «Погибли, как и тысячи, от преступлений сталинщины»…
А мой отец любил Сталина. И я его любил. До тех пор, пока не узнал, что любимый — секретный агент Особого отдела Департамента полиции бывшей России…
Какой удар… Вождь не должен сотрудничать со службой безопасности. Даже будущий вождь не имеет на это право, нет, не имеет.
Им не отскрести свои подвалы от крови. Пусть и не они ее пролили…
Я вспомнил записки Трилиссера — прочитал их по служебной надобности лет 30 назад, еще в спецшколе… Этот незаурядный обершпион руководил и секретно-оперативным и иностранным отделом ВЧК — в разные годы…
Он писал о том, что служба держится не на открытых и гласных. Она построена на деятельности «секретных товарищей». Они решают в нужный момент исход той или иной операции…
Верно, к ним, агентам разных уровней и категорий, даже к самым большим негодяям среди них — «инициативникам», я отношусь спокойно…
Но что бы сказали в народе, если бы выяснилось, что один член ЦК КПСС доносит на другого?
А может, это так и есть?
…А море поблескивало и переливалось, серебрилось и золотело, когда луч догорающего солнца вдруг ударял по легкой волне и она радостно делилась своим недолгим счастьем с другими…
Гоша тронул меня за плечо, улыбка у него была добрая, незнакомая…
— Вот запись разговора, — протянул листок из тетради, — удалось просто. — Добавил, перехватив мой растерянный взгляд: — Я купил букет роз Тоне — это секретарша директора, не обратил внимания? Красивая девочка… — вздохнул мечтательно, — поболтали, договорились вечером на танцы, я говорю: мать просила связаться с плотником, что дачу строит, — как там? — нервничает старушка, не возражаешь? Мне на почту далеко… Улыбнулась: пароль «магнолия», говори сколько надо, фирма платит. Ну, позвонил…
— Подозрений не было?
— Она влюблена, дорогой батюшка, гордись…
А я и не заметил, что девушка красива. Старею…
В записке стояло:
«Я: здравствуйте, дядя Яков, это Гоша Катин, мама просила спросить, как дела. Он: Гм… а… собственно… Катин? Он что же… Я: неможется ей. Она бы и сама, да вот… Он: Что нужно? Я: мать просит найти Игоря Васильевича Зотова, он куда-то пропал. Она хочет знать, что с ним, где он, он ей обещал ограду поставить на Ваганьковском. Он знает где, сделайте, мать не останется в долгу. Она адреса его не знает, но он живет напротив 42-го отделения милиции. Он: Ладно».
